22 июня2019
Общество

Дневник блокадницы: в эвакуации работали, получая паек в 400 граммов хлеба

В глухом сибирском селе ленинградок приняли не сразу и попросили не рассказывать об ужасах пережитого, в реальность этого мало кто верил [фото, видео]

В апреле 1942 года в Иркутск приехали эвакуированные из Ленинграда. Фото: Фотохроника ТАСС.

Студентка ленинградского пединститута Нина Белободская скрупулезно вела дневник. Не забросила его девушка и в годы войны. Голодная, в холодном общежитии, среди ужаса и гибели подруг, она продолжала записи. Может быть, это дисциплинировало и не давало потерять волю к жизни? Девчонки продолжали учиться, а падающие от голода, умирающие преподаватели продолжали учить....

Но силы человеческие не беспредельны. В конце декабря 1941 года по дороге в столовую Нина упала. Подруги помогли ей подняться, но через несколько шагов она упала снова. И поняла -до столовой ей не дойти. А значит...Значит, до Нового, 1942 года, не дожить.

"29 декабря 1941 г. Надежды на спасение нет. Все понимают, что я обречена. Я молю, упрашиваю кого-то "Помоги...Дай мне силы, до конца войны дай жизни".

Нину спасли подруги. Сами едва живые, шатаясь и рискуя упасть на мостовой все вместе, и тогда уж точно замерзнуть, они отвели ее в больницу. А в больнице, чудом, приняли, якобы как больную. Дистрофики, умирающие от голода, таковыми не считались. У медиков еще были какие-то последние запасы еды, тепло в палатах. Девушку вернули к жизни. Она появилась в институте, когда составляли списки выпускников - для эвакуации.

"Мы вырвались из блокады. Теперь мы будем жить!"

Два месяца полуживые ленинградки ехали в Сибирь. И они, конечно, надеялись, что тут все их мучения и закончатся, начнется благополучная и, главное, сытая, без постоянного чувства голода, жизнь..

"2 апреля. Здесь, на холодном Ангарском мосту, спотыкаясь и падая от усталости, я вдруг почувствовала счастье"...Это одна из последних записей Нины в ее блокадном дневнике.

На этой ноте, по логике, все должно заканчиваться. А дальше - счастливая жизнь. Но шла война. Еще не было снято кольцо блокады. И в реальность пережитого молоденькими учительницами в деревне мало кто верил. Здесь каждый сам выживал как мог. Людям не хватало хлеба... Им же самим и вовсе посоветовали "не сеять панические слухи". Мы публикуем отрывки из другого дневника Нины Белободской - деревенского. Он - о том, как выживали ленинградки в эвакуации. Но также и о жизни деревни в военную пору. Без прикрас...

**************

Дневник блокадницы: воспоминания студентки из Ленинграда

Апрель 1942 года. Две изможденные худенькие девушки еле идут по незнакомым улицам Иркутска. Их вид привлекает внимание прохожих: измятые, непомерно широкие грязные пальто перепоясаны пестрыми поясками, на головах старые черные дырявые платки. На тонких ногах-палочках прорезиненные ботики. В руках небольшие чемоданчики. Лица серые от голода, усталости, грязи. Мы - первые оттуда, из блокадного Ленинграда.

Выпускниц вуза вывезли из города по дороге жизни.Фото: Фотохроника ТАСС.

*******

Просим назначить в отдаленное село. Город напоминает бомбежки, воздушные налеты, затемнение, голодное умирание, постоянный холод. Каждой клеточкой истощенного тела чувствуем, что без деревенской тишины, без земли нам не выжить. Получаем направление в село Голуметь.

********

Собираемся в школу. Достали свою лучшую студенческую одежду. Не бросили ее на студеной Ладоге, не променяли на хлеб в пути, хоть иногда бывало невмоготу.

На мне шерстяное синее платье с блестящими модными застежками на вороте и манжетах, светлые туфли на каблучках, меховая черная тужурка. Эсфирь тоже одета прилично и строго. Но неловкой, непривычной кажется прежняя одежда: платье широкое, мешковатое, пояс свободно соскальзывает вниз, чулки не обтягивают тонкую ногу, образуя просторные складки. Из-под пудры проступает землисто-серый цвет лица. Идем по деревенской улице. Светлые туфли на каблучках кажутся нелепыми в вязкой грязи.

*******

Нас поселили в добротном доме с белеными наличниками и высоким глухим забором. Нам выделили спаленку-боковушку. Из школы привезли на телеге две узкие кровати с ржавыми спинками, тумбочку, два стула, матрасы и подушки, набитые соломой. На этом наше устройство было завершено. Хозяйка и ее дети с недоумением заглядывали в комнату: плохо вписывалась в обжитый уют эта убогая обстановка. Мы не падали духом:, купим в магазине простыни, одеяла, посуду. Сошьем занавески и скатерть. Но ткани, обувь, белье, продукты, мыло, соль, спички — все по спискам. Никакой посуды вообще не оказалось. Так и пришлось нам спать на голых соломенных матрасах и укрываться по ночам замасленными зимними пальтишками. Только за полгода до конца войны удалось мне выменять за два куля картошки серое покрывало и простыню, а после войны купить на рынке алюминиевую кастрюлю за 160 рублей.

**********

Получили учительский паек за апрель: кулек сахара, соль, несколько селедок, кусок мыла, спички, литр керосина для лампы. На школьной лошади привезли с местной шахты короб угля. Ежедневно в школьном буфете получали 400 граммов хлеба и тарелку картофельного супа.

**********

Учителя поучали: «Зарплата раз в месяц. Вы будете получать по 300–350 рублей. Распределяйте их равномерно, чтобы хватило до новой получки. Ведро картошки стоит 100 рублей, литр молока — 10 рублей. Сможете купить на месяц два ведра картошки и несколько бутылок молока. Мясо и жиры так дороги, что купить на зарплату невозможно, их можно только выменять на вещи. Но какие у вас вещи?»

Цены за годы войны поднялись еще выше: ведро картошки в селе стоило 250 рублей, литр молока — 25, кусок мыла — 75, туфли кустарной работы — 2000–3000 рублей.

Жить в хозяйском доме было тягостно. Угнетали наша крайняя нищета и голодное существование. Ужасно обходиться без посуды, есть пустой хлеб, готовиться к урокам на глазах у школьников.

*********

Сама хозяйка с нами мало разговаривает. Однажды услышала отрывок ее разговора с соседкой: — Чалые да драные понаехали. Не знаю, откель их только понавезли. Из-за них хлеба не стало: нам по двести грамм выдают, а они по четыреста отхватывают. Наш хлеб едят.

- Дак ты не работаешь, своим хозяйством управляешь, а они ребятишек наших учат.

- Почто не работаю? Ворочаю как конь, чтобы семью прокормить. Коровы, свиньи, огород - все догляда требует. Зато ребята и сыты, и одеты. Мясо есть, молоко, яички к Светлому дню накопила. Деньги на налог требуют — картошку продам.

Мы прожили в этом доме до лета.

*******

...Звонок на урок. Из приоткрытых дверей класса раздается:

— Идет! Идет! Шкилет идет!

Улыбка слетает с моего лица. Стою у стола больная, голодная. От волнения и слабости кружится голова, темнеет в глазах. Чтобы не упасть, сажусь на стул. Нужно повысить голос, проявить волю, энергию, настойчивость. Не могу. От бессилия расстраиваюсь, на глаза наворачиваются слезы.

Наконец, в классе тишина. Урок идет по плану. Вдруг чувствую тошноту и острую боль — утром съела кусок черного хлеба, а желудок совсем больной. Боль все острее и резче, это, видно, отражается на лице и в глазах. Здоровые и сытые подростки поглядывают с недоумением и насмешкой. Хочется выбежать из класса, упасть, сжаться в комок, кричать от боли, плакать. Но как уйти с урока?

*************

Прошли две недели со дня приезда. Ощущала полный упадок сил, работать становилось все труднее. Не отпускал, постоянно мучил голод. От черного хлеба невыносимо болел желудок. На уроках наваливалась слабость, тошнота, темнело в глазах, я боялась упасть.

Когда стало совсем невмоготу, решили обратиться за помощью в райисполком. Нас принял председатель. Но в глазах мы не видели сочувствия.

— Вот что, товарищи педагоги. Не знаю, как расценивать ваш рассказ и сколько в нем правды. Думаю, вы многое преувеличиваете. Во всем этом надо разбираться. Вам же я советую не заводить таких разговоров среди населения. Сейчас за распускание паникерских слухов судят. Вот вы говорили, что работали на оборонных предприятиях, несколько недель копали окопы. А справки у вас есть?

- Таких справок не давали.

-Вот видите, вам даже подтвердить нечем. Сказать все можно. Если бы вы работали, как рассказываете, то при оформлении документов обязательно вам выдали бы справки.

— У нас некому было их писать. В учебной части мало кто выходил на работу: кто ослабел от голода, кто погиб.

- Этого не может быть! Никто из приехавшей молодежи не приходит сюда выпрашивать продукты. Мне стыдно за вас.

Эсфирь робко проговорила:

-Нам нужно хоть немного продуктов, чтобы восстановить здоровье после голода.

- Вы поймите, — добавила я, — всего три месяца назад мы умирали от голода. Нам бы полечиться, подкрепить здоровье хорошим питанием, а потом приступить к работе.

- Вы — молодые специалисты, вот и работайте.

На крыльце райисполкома мы поклялись, что никогда больше не будем просить о помощи. Ведь мы ленинградки, перенесшие блокаду!

***********

Я беру у тетки Елены десять бутылок молока в месяц, с получки приношу сто рублей. Покупаю на месяц ведро картошки. Остальные деньги на хлеб и на то, что выдают по спискам.

**********

Сталинская правда, газета Голуметского района. 1942 год.

Мне пришлось создавать ученические бригады для работы в колхозе. Зайдешь в дом, а мать со слезами:

—Я работаю, двое маленьких одни остаются. Огород неполотый, картошка вся изросла — окучивать некому. Деньги на налог требуют, а где их взять? Хоть огурцов бы да зелени на рынке продать. За грибами надо сходить. Лес рядом, только бы вырваться. Опять же покосы подходят, сено косить одной мне приходится. Хозяин на фронте. Кто мне подсобит?

Но колхозные поля заросли сурепкой и полынью, картофель глушит осот. Только школьники могли спасти урожай.

**********

Сталинская правда, газета Голуметского района. 1942 год.

Осень. Школьники копали картофель, собирали морковь, огурцы, капусту, подбирали колоски. Старшеклассники работали на токах. Мне тоже приходилось работать с учащимися на подработке зерна. К вечеру я выбивалась из сил и еле доходила до дома. Я еще не оправилась от дистрофии и была слабее подростков.

Главной работой была копка картофеля. В любую погоду школа выводила на картофельное поле 300–400 школьников. Они вытягивались вдоль поля цепочкой и гнали бесконечно длинные рядки. Изо дня в день, неделю за неделей копали картошку 12-14—летние подростки. Два месяца работали с утра до вечера.

Преподавательница иностранного Раиса Афанасьевна копала картофель в единственном нарядном крепдешиновом платье, в старых тапочках и заштопанных чулках. Когда тапочки развалились, стала надевать валенки, а те промокли и расползлись. Ходила зимой на уроки в тапочках. Географ Раиса Владимировна выходила в поле в белых фетровых ботиках. Это была ее единственная теплая обувь. Осенью на копке картофеля подошвы прохудились и отстали. Нашли сапожника, который за 500 рублей взялся поставить новые подошвы. Зарплата была 250 рублей. Я ходила на работу в бежевых туфельках на высоком каблуке. Со страхом думала о времени, когда они порвутся. Ведь новые туфли на рынке стоили 3000 рублей.

Потом власти выделили немного одежды для учителей. Мы получали по спискам хлопчатобумажные серые платки, трикотажные розовые юбки, а к зиме наиболее нуждающимся выделили валенки. В артели нам сшили брезентовые тапочки. В следующую осень выделили рабочие мужские ботинки и по отрезу ситца на платье. Когда сшили тапочки, мы стали обувать их в поле. Но они пропускали холод и влагу, ноги леденели. Многие простужались. У меня от холода на ногах и руках образовались гнойные болячки. Они прошли только к весне.

**********

В промерзших окнах домов слабо высвечиваются огоньки коптилок. Спешат в школу темные фигурки с самодельными сумками за спиной. Электричества нет. Работает школа в две смены, с восьми часов утра до восьми вечера. В короткие зимние дни первые два урока утром и последние три вечером проходят при керосиновых лампах. Ламп мало. Часто бьются стекла, и они превращаются в коптилки. Керосин выдается по норме, ламповое стекло — большой дефицит. Учебников мало. Нет в достатке тетрадей, карандашей, бумаги. Чернила сами готовят из сажи. В школе холодно. Дети сидят на уроках в шубейках, фуфайках, старых пальтишках.

*********

Эвакуированная из Ленинграда Нина Дятлова стала учителем в Голумети.

...Декабрь 1942 года. Я на новой квартире. В старом доме под тесовой крышей просторные сени с кладовкой, большая кухня и горница. У меня нет отдельной комнаты, живу вместе с хозяевами.

Обстановка в доме самая простая. Но виден двор, окруженный навесами для скота и теплой стайкой, крепкий амбар, баня, огромный огород. На скотном дворе блеют овцы, мычит теленок, жуют сено корова и бычок. Бродит стайка куриц. Большое хозяйство, еще по-довоенному ухоженное, исправное. С деньгами туго— надо платить налоги, одевать детей, что-то покупать по хозяйству.

Но картошка — те же деньги. Хватит и для еды, и для продажи: без малого сто кулей в подполье засыпано. В амбаре мясо припасено — бычка к зиме убили, борова и овечку прирезали. В сусеках пшеница еще с мирного времени сохранилась, мука, мешки с отрубями в углу стоят. Куриц, свиней ими подкармливают, а при нужде можно отвеять и на муку пустить. Так и живет эта колхозная семья — не богато, да и не бедно, себе хватает. Тех, кто получше живет, уважают. Кто хуже — осуждают. «Не потопаешь — не полопаешь», — говорит хозяин. «Голодают нынче те, кто работать ленится», — добавляет хозяйка. Она спокойна: пока в семье есть мужик, хозяйство не развалится.

Хозяева приветливые, дети спокойные. Но не могу смотреть в их пытливые глаза, когда тайком поглядывают они на мой бедный обед, где кроме картошки и молока к чаю ничего не бывает, когда со страхом и жалостью рассматривают болячки на застуженных ногах, которые еще с осени не зажили после памятной копки картошки. Сгораю от стыда, когда в дом приходят их друзья-школьники и видят голую кровать с соломенной подушкой. Даже простыни нет, чтобы прикрыть это убожество.

Мать готовит ужин. На раскаленной плите в большой сковороде урчит и потрескивает сало. От жареного лука по всей избе разносится такой вкусный запах, что у меня кружится голова и тошнота подкатывает к горлу. Кипит самовар, старшая дочь Анисья приносит в подойнике парное молоко. На столе — миски квашеной капусты и огурцов, груздей.

Мне холодно и жестко на соломе. Больные ноги стынут, их трудно уместить под пальто, которое служит одеялом. Сквозь ставни окон пробивается холод. Сжимаюсь в комочек, прячусь с головой под пальто. По избе все еще разносится запах жаренной на сале картошки и свежих пирогов. Меня тошнит от голода. Так хочется съесть кусочек мяса! Оно необходимо как целительное лекарство при смертельной болезни. Я подсчитываю свои ресурсы: получу через неделю месячную зарплату— 400 рублей. Куплю ведро картошки, остальное на молоко и хлеб. Килограмм мяса стоит в несколько раз дороже картошки. Нет, не купить мне мяса!

**********

Меня позвала к себе тетка Елена, у которой я покупала молоко.

— Вот че скажу тебе, девонька: фатера у меня опрастывается. Через неделю квартиранты съедут. Решили тебя поселить. Денег много не прошу— у тебя лишних нет. Моя главная забота— вспахать огород. У меня земли немного, всего пятнадцать соток с двором и усадьбой. Под картошку мало места остается. Картошка теперь заместо золота: ведерко уже 250 рублей стоит. У кого большой огород, те лопатой деньги гребут. А у меня на продажу не остается, все сыновья подбирают. Хлеба по 200 грамм на иждивенца выдают, только молочком и поддерживаю хлопчиков. Опять же, за десять рублей поллитру молока продам — живые деньги! Будешь жить у меня — молоко парное тебе наливать буду. У квартирантов пятнадцать соток земли Тебе столько не нужно. Засадим твой огород с половины. Школа запашет весь, а на твою землю я дам семян. Осенью половину ты себе выкопаешь.

В марте я переехала. Я с любовью побелила и вымыла квартиру, повесила на окна модные в войну марлевые занавески. В мае посажу овощи, картошку. Можно будет варить ее каждый день, не заглядывая в тощий кошелек. И я, наконец, освобожусь от постоянного, изматывающего чувства голода.

Но однажды заходит тетка Елена и говорит:

— Вот че, девка, — Тут соседи говорят, что Гутя фатеру ищет. Она конюхом в потребсоюзе работает— кони на руках, пшеницу возит на мельницу молоть. Каждый день с хлебом дело имеет. Опять же, сама будет сено косить на покосе для коней, дрова возить в пекарню и к магазинам. Все в ее руках. Прости меня, девонька. Я ить все понимаю. Да и ты меня пойми….

***********

Снова осень. Школа на колхозных полях. Однажды мы обнаружили, что некоторые ребята не выкапывают клубни, а просто вырывают ботву и затаптывают гнезда.

—Мы ведь для людей картошку оставляем, - объясняют. - Весной запашут поле, заборонят, и вся картошка наверху окажется. Бабы со всего села ходят ее собирать. У меня мама эту мерзлую картошку моет, сушит, потом размалывает. Получается крахмалистая мука. Ее мешают с настоящей, стряпают лепешки и пирожки.

Наказали. Заставили выкопать все, а следить стали строже.

*********

Четверо подростков из соседней деревни бросили школу. Отправились выяснять причины.

— Ванюшка уже работает в колхозе возчиком, - говорит мать. - Хорошо, что взяли. Из колхоза трудодни требуют, а какая я работница? Вот дочка захворала, догляд нужен. С кем ее брошу? Да и этих двоих оставлять одних страшно — уже два раза баню поджигали. Того и гляди — натворят беды. Ваня теперь за хозяина: дров нарубит, воды принесет, за хозяйством доглядит. Младших к делу приучает. Больше мне надеяться не на кого: мужика на фронте убили, одни мы остались.

В следующее воскресенье пошли в семью, в которой бросили школу три ученика. Хозяйка кашляет.

— Болею я, совсем занемогла. Печку топить нечем, ребятишки все прясла разрубили и сожгли. Вон они— на печи сидят. А с младшими лежим вместе целыми днями, греемся друг возле дружки. Все дети раздетые, обувь тоже развалилась. Картошки нынче мало накопали, придерживаю к весне. Досыта не наедаются, голодом сидят. Сил моих нет смотреть, как дети мучаются. Помогите отправить детей в детский дом!

Мы вызвали врача, попросили директора завезти уголь на школьной лошади. Школьникам выдали бесплатные валенки и одежду, определили на питание в буфет. Но эта помощь была только каплей в море человеческой нужды.

********

Но жизнь продолжалась. И вот уже молоденькие голодные учителя устраивают новогодние елки для таких же голодных, раздетых и разутых ребятишек. А потом была Победа. Вернулись с фронта мужчины. Началась в селе другая жизнь. Нина Белободская вышла замуж за журналиста и стала Ниной Дятловой. Потом семья переехала в шахтерский Черемхово. Но это уже другая история.

Отрывки из "Деревенского дневника" Нины Константиновны Дятловой публикуются с разрешения ее сына, ученого -историка, преподавателя ИГУ В. И. Дятлова. Полностью текст дневника опубликован в журнале "Вестник Евразии".

СЛУШАЙТЕ ТАКЖЕ

Как Гитлер при помощи церкви хотел завоевать СССР

Обозреватель «Комсомолки» Александр Милкус побеседовал о скрытой правде войны с министром просвещения РФ, доктором исторических наук, профессором Ольгой Васильевой, которая более 20 лет изучала историю Великой Отечественной (подробнее)

источник kp.ru
Сетевое издание (сайт) зарегистрировано Роскомнадзором, свидетельство Эл № ФС77-80505 от 15 марта 2021 г.
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР — НОСОВА ОЛЕСЯ ВЯЧЕСЛАВОВНА.
ШЕФ-РЕДАКТОР САЙТА - КАНСКИЙ ВИКТОР ФЕДОРОВИЧ.
АВТОР СОВРЕМЕННОЙ ВЕРСИИ ИЗДАНИЯ — СУНГОРКИН ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ.
Сообщения и комментарии читателей сайта размещаются без предварительного редактирования. Редакция оставляет за собой право удалить их с сайта или отредактировать, если указанные сообщения и комментарии являются злоупотреблением свободой массовой информации или нарушением иных требований закона.
АДРЕС РЕДАКЦИИ: Иркутский филиал АО ИД «Комсомольская правда», г. Иркутск, ул. Партизанская, 75 ПОЧТОВЫЙ ИНДЕКС: 664009, а/я 194 Контактный тел. +7 (3952) 20-80-08, 20-80-05
Исключительные права на материалы, размещённые на интернет-сайте www.kp.ru, в соответствии с законодательством Российской Федерации об охране результатов интеллектуальной деятельности принадлежат АО «Издательский дом «Комсомольская правда», и не подлежат использованию другими лицами в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
Приобретение авторских прав и связь с редакцией: kp@kp.ru